Или — еще верней — в безвыходный Аид;

Но к алтарю идти чрез черную берлогу...» —

«Вверх нлн вниз идя, всегда доходят к богу, —

Сказал, простершись, раб. — Во храм прекрасный твой

Добро пожаловать, владыка дорогой;

Ты — царь царей земных; средь гордых н великих

Ты — точно мощный кедр среди смоковниц диких,

Ты блещешь между них, как Патмос меж Спорад»*. —

«Что там за шум вверху?» — «То заревел канат:

Мон товарищи там опускают камень». —

«Но как же выйдем мы?» — «Владыка, звездный

пламень

Опора стоп твоих, и молнию страшит Твой меч, и на земле твой светлый лик горит, Как солнце в небесах; ты — царь царей; тебе ли, Величью ль твоему страшиться?» — «Неужели Нет выходов других?» — «О царь! Ведь сто дорог,

152

Лишь только пожелай, тебе проложит бог». И царь вдруг закричал: «Нет более нн света, Ни звука. Всюду мрак н тишь. Откуда это? Зачем спустилась ночь в храм этот, как в подвал?» «Затем, что здесь твоя могила», — раб сказал.

РЕКИ И ПОЭТЫ

Волну свергает Рейн н рушит Ниагара.

А пропасть страшная, их ненавидя яро,

Могилой хочет быть, кричит: «Я их пожру!»

Река — что лев в лесу, свалившийся в нору,

Где гндра с тысячью змеиных жал ютится,

Бьет лапами, хвостом, рычит, кусает, злится;

Но скалы вечную устойчивость хранят.

Пусть на дыбы встает, не хочет падать в ад,

Плюется и кипит и, мрамора уэорней,

Цепляется река за камни и за корни, —

Нельзя ей одолеть закона всех времен,

И крутится она, как вечный Иксион*.

Велением небес безумствуя и мучась,

Река жестокую испытывает участь;

Ей пропасть гибелью грозит, но злой утес

Не в силах дать ей смерть; он вызвал лишь хаос.

Чудовищная щель объятия раскрыла.

Рычит — и пасть ее угрюма, как могнла.

То — зависть, черный гнев, глухое забытье.

Всеразрушение — вот замысел ее.

Как дым Везувия, клубясь ночным туманом,

Большое облако встает над этим чаном,

Скрывая бешенство обманутой реки.