В поисках разгадки поэт обращается к религии. Ему мало ощущать одушевленность природы, чувствовать в ней «скопище чудовищ небывалых» («Случалось ли в лесу бродить вам одному...») — ведь эти невидимые существа могут оказаться и злобными духами («Джинны»). Миру нужно, по мысли Гюго, объединяющее нравственное начало, верховное существо, воплощающее в себе добро, — то есть бог.

Но в боге Гюго видит отнюдь не просто предмет благоговейного поклонения. Искренне верующий человек, он тем не менее резко расходился с официальной доктриной католической церкви — расходился до такой степени, что высокопоставленные церковники (с которыми он враждовал из-за поддержки Ватиканом реакционной империи Наполеона III) даже обвиняли его вообще в безбожии. На самом деле атеистом Гюго, конечно, не был, но вот еретиком — вне всяких сомнений. Так, в маленьком стихотворении «Жанна вступает в мир» нарисован, казалось бы, достаточно традиционный, едва ли

14

даже не слащавый образ бога-дедушки (так и хочется сказать — «боженьки»), умиленно вслушивающегося в лепет новорожденного младенца. Но, если вдуматься, образ этот кощунственный: ведь маленькая Жанна — родная внучка самого Виктора Гюго, то есть поэт фактически себя изображает в виде небесного творца, без всякого почтения встает с ним на одну доску. Перед лицом всевышнего поэт ведет себя взыскательно, иногда даже агрессивно: он не позволяет богу застыть в благостной отрешенности от мира, страстно вопрошает его, указывает ему на беды и несправедливости земной жизни, добивается ответа на свои вопросы о тайнах бытия. В стихотворении «1Ьо» он готов сам наперекор всем преградам ворваться на небеса и, подобно Прометею, похитить ревниво оберегаемую богом истину. Не люди для бога, а бог для людей — в таком своем отношении к религии Гюго сближается не столько с церковной догматикой, сколько с социальными утопиями своего века, авторы которых тоже часто мечтали обновить христианство, наполнить его духом демократизма и гуманности.