У закрытых церквей дрожит. В дверь мою никто не стучится, Только зеркало зеркалу снится, Тишина тишину сторожит. IXИ со мною моя «Седьмая»[34], Полумертвая и немая, Рот ее сведен и открыт, Словно рот трагической маски, Но он черной замазан краской И сухою землей набит. X[35]Враг пытал: «А ну, расскажи-ка». Но ни слова, ни стона, ни крика Не услышать ее врагу. И проходят десятилетья, Пытки, ссылки и казни – петь я В этом ужасе не могу. XIИ особенно, если снится То, что с нами должно случиться: Смерть повсюду – город в огне, И Ташкент в цвету подвенечном… Скоро там о верном и вечном Ветр азийский расскажет мне. XIIТоржествами гражданской смерти Я по горло сыта. Поверьте, Вижу их, что ни ночь, во сне. Отлучить от стола и ложа — Это вздор еще, но негоже Выносить, что досталось мне. XIIIТы спроси моих современниц, Каторжанок, «стопятниц», пленниц, И тебе порасскажем мы, Как в беспамятном жили страхе, Как растили детей для плахи, Для застенка и для тюрьмы. XIVПосинелые стиснув губы, Обезумевшие Гекубы И Кассандры из Чухломы, Загремим мы безмолвным хором, Мы, увенчанные позором: «По ту сторону ада мы…» XVЯ ль растаю в казенном гимне? Не дари, не дари, не дари мне Диадему с мертвого лба. Скоро мне нужна будет лира, Но Софокла уже, не Шекспира. На пороге стоит – Судьба. XVIНе боюсь ни смерти, ни срама, Это тайнопись, криптограмма, Запрещенный это прием. Знают все, по какому краю Лунатически я ступаю И в какой направляюсь дом. XVIIНо была для меня та тема Как раздавленная хризантема На полу, когда гроб несут. Между «помнить» и «вспомнить», други, Расстояние, как от Луги До страны атласных баут[36]. XVIIIБес попутал в укладке рыться… Ну, а как же могло случиться, Что во всем виновата я? Я – тишайшая, я – простая, «Подорожник», «Белая стая»… |
До встречи!