В ужасном грохоте наш потерялся крик.

Два парня ринулись: они в единый мнг

Притащат балку им из ближнего квартала.

Но занимался день, и это их смущало.

То затихают вдруг, то бросятся опять,

А балки вовремя не удалось достать!

«Убийца!» Это — мие. «Тебя повесить надо!»

Не меньше двух часов они вели осаду.

Утихла Жанна: взял ее за ручку брат.

Как звери дикие, опять они рычат.

Я женщин утешал, молившихся от страха,

И ждал, что с кирпичом, запущенным с размаха

В мое окно, влетит «виват» хулиганья

Во славу цезаря, изгнавшего меня*.

С полсотни человек под окнами моими

Куражились, мое выкрикивая имя:

170

«На виселицу! Смерть ему! Долой! Долой!» Порою умолкал свирепый этот вой: Дальнейшее они решали меж собою. Молчанья, злобою дышавшего тупою, Минуты краткие стремительно текли, И пенье соловья мне слышалось вдали.

* * *

Вот пленницу ведут*. Она в крови. Оиа Едва скрывает боль. И как она бледна! Ей шлют проклятья вслед. Она, как на закланье, Идет сквозь ненависть дорогою страданья. Что сделала она? Спросите крики, тьму И яростный Париж, задохшийся в дыму. Но кто она? Как знать... Ее уста так немы! Что для людей — вина, что для ума — проблема. Мученья голода? Соблазн? Советчик злой, Внушивший ей любовь и сделавший рабой? Достаточно, чтоб пасть душе простой и темной... Без умолку твердят — н случай вероломный, И загнанный инстинкт, влечений темных ад, Отчаянье души, толкнувшее в разврат, — Все то, что вызвано жестокою войною В столице, где народ задавлен нищетою. «Один имеют все, а у тебя что есть? Лохмотья на плечах! Тебе ведь надо есть!» — Вот корень страшный зла. Кто хлеба даст

несчастным? Не много надобно, чтоб стал бедняк «опасным»! И вот сквозь гнев толпы идти ей довелось. Когда ликует месть, когда бушует злость. Что окружает нас? Победы злоба волчья, Ликующий Версаль*. Она проходит молча. Смеются встречные. Бегут мальчишки вслед. И всюду ненависть, как тьма, что гасит свет. Молчанье горькое ей плотно сжало губы; Ее уж оскорбить не может окрик грубый; Уж нет ей радости и в солнечных лучах; В ее глазах горит какой-то дикий страх. А дамы из аллей зеленых, полных света,