Предыдущая Следующая
103
быть
великим поэтом <...> По данному мне полномочию предлагаю тебе первое
место на русском Парнасе» (XIII, 120).
Пушкин сознавал, что такое положение накладывает на него особую ответственность,
и готовился к новой роли — организатора литературного движения.
Декабристы оказали сильное влияние на развитие русской журналистики, однако ни один из существовавших
в ту пору журналов, по мнению Пушкина, не находился во главе литературы.
Состояние литературной критики его также не удовлетворяло. Значительно выше по
составу участников и степени литературной нацеленности, чем все журналы, был
ежегодный альманах Рылеева и А. Бестужева «Полярная звезда». Он начал выходить
с 1823 г.
и объединил наиболее значительные литературные силы той поры. Однако в
1824—1825 гг. появляются симптомы расхождений между все более укреплявшейся на
путях декабристской гражданственности группой Рылеева—Бестужева, с одной
стороны, и умеренно прогрессивными поэтами — Дельвигом, Баратынским и др.
Организация Дельвигом альманаха «Северные цветы», соперничавшего с «Полярной
звездой», способствовала обострению отношений. Оба альманаха стремились
заручиться участием Пушкина.
В этом, как и в ряде других случаев, Пушкин вел себя обдуманно и осторожно,
сознательно не связывая себя ни с одной из литературных группировок и партий.
Одновременно он весьма твердо проводил свою программу, которая, в основном,
сводилась к следующему: альманахи — маленькие ежегодные книжечки — не могли по
самой своей природе быть оперативными и направляющими литературу изданиями. Для
этого нужен был журнал. И Пушкин, опережая развитие литературы, начал
пропагандировать идею создания толстого литературного журнала. Руководство
журналом он явно хотел сосредоточить в своих руках, но понимал, что такое
издание должно объединить всех честных и талантливых писателей России (именно
объединение было важным пунктом его программы). Журнал должен говорить не от
лица какой-либо группы, а быть авторитетным законодателем литературных мнений.
В нем особое место отводилось бы критике, и Пушкин начал осторожные переговоры
с двумя своими приятелями — ведущими критиками двух враждующих литературных
группировок: Вяземским и Катениным, подготавливая их объединение в одном
журнале. Литературный разгром, последовавший за 14 декабря 1825 г., сорвал эти планы.
Изолированный в псковской глуши, Пушкин был связан с литературной жизнью лишь
тонкой ниточкой писем, которые читались бдительными чиновниками сыска, терялись
на почте, у приятелей, через которых посыпались. Однако главное литературное
дело он совершал дома, за своим письменным столом. В Михайловском Пушкин много
писал и много читал, много и чутко прислушивался к народной речи и народной
поэзии. В письмах он не переставал подчеркивать, что ленится, много ездит
верхом, о работе писал скупо, но непрерывно прося все новых и новых книг. На
самом деле он жил в атмосфере почти непрерывного творческого напряжения, писал
и учился. За это время им было написано следующее: закончены «Цыганы», написан
«Борис Годунов», завершена третья и написаны четвертая—шестая главы
104
«Евгения Онегина», «Граф Нулин», несколько десятков стихотворений, среди них
такие значительные, как «К морю» (закончено в Михайловском), «Подражания
Корану», «Жених», «19 октября», «Андрей Шенье» и многие другие. Пушкин работал
над несколькими принципиальными литературно-критическими статьями, посвященными
вопросам народности литературного языка. Большим трудом, отнявшим много усилий,
стала работа поэта над своими записками. Труд этот он уничтожил после 14
декабря 1825 г.
Если к этому добавить работу над подготовкой сборника стихотворений 1826 г. и над не дошедшим до
нас рукописным сборником эпиграмм, станет очевидно, сколь напряженной была
литературная жизнь Пушкина в этот период и как интенсивен должен был быть его
каждодневный труд. К этому следует прибавить массу прочтенных в это время книг:
из Лицея Пушкин вынес поверхностное и несистематическое образование — в 1830-е
гг. он поражал современников глубокими и исключительно обширными познаниями в
мировой литературе, истории, политической жизни, публицистике. Значительную
часть этих сведений он приобрел в Михайловском. Наконец, надо учесть серьезный,
на уровне науки тех лет, интерес к фольклору, который поэт удовлетворял как
знакомством с печатной литературой, так и записью устных источников. Брату он
писал: «...вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого
своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!» (XIII, 121).
Арина Родионовна была, видимо, талантливой сказительницей с выразительной
манерой исполнения и разнообразным репертуаром.
Напряженный труд, скрывавшийся под маской «легкого безделья», не был
продиктован простым желанием самообразования — он имел отчетливую цель. В
Петербурге и на юге Пушкин чувствовал себя учеником своих друзей-декабристов.
Его интеллектуальные усилия были направлены на то, чтобы «в просвещении стать с
веком наравне» (II, 187), догнать учителей и получить их признание. Однако
тяжелые размышления 1823 г.
породили глубокие сомнения в идеях без народной революционности. Одновременно
народ предстал как огромная загадка — сочетание силы и рабского терпения
ставило в тупик.
Главный смысл умственных усилий Пушкина в это время сосредоточен на том, чтобы
понять ту силу, без которой всякий политический протест заранее обречен, —
понять народ. Положение его как мыслителя меняется: на юге он был в толпе
друзей, и главная задача состояла в том, чтобы не отстать, теперь он сознает,
что вырвался вперед, идет один и именно на него возложена тяжелая работа
познания. В этой ситуации Мысль становится главным оружием. На юге соотношение
поэта и политика рисовалось так: политик-конспиратор знает пути и цели, а поэт
— его помощник — распространяет эти идеи среди читателей, воодушевляет и
воспламеняет бойцов перед битвой. Его задача почетна, но главное дело делают
Орлов или Пестель, Н. Тургенев или Н. Муравьев. Теперь картина рисуется в
другом свете: пути еще предстоит узнать, способы — взвесить; главное дело в
том, чтобы понять, что же такое народ, и быть понятым им. В этих условиях мысль
становится важнейшим действием, и именно поэт-мыслитель, вооруженный строгой
прав-
105
Пушкина написать поэму в декабристском духе: «...ты около Пскова: там задушены
последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновения — и неужели
Пушкин оставит эту землю без поэмы» (XIII, 133). Пушкин не написал поэмы о
Псковской республике, он написал «Бориса Годунова», не исповедь романтика,
пользующегося историей как средством, а драму-исследование. История, как и
фольклор, оказывается для Пушкина путем к познанию народной психологии, а историческое прошлое, изученное
без романтической предвзятости, — средством познания настоящего.
Не только книги — среди них, в первую очередь, «История государства
Российского» Карамзина, — сама окружающая местность располагала к историческим
занятиям: места вокруг Михайловского наполнены памятью о Ливонской войне и
походе Батория под Псков, а поместья Ганнибалов напоминали об эпохе Петра I и
XVIII веке. Исторические труды, народные песни, окружающие пейзажи связывались
воедино. «Борис Годунов» — свидетельство победы реализма в творчестве Пушкина.
Ориентируясь на шекспировскую традицию, Пушкин сознательно уклонился от
романтической тенденции превращать героев в рупоры авторских идей. Вяземский
писал А. И. Тургеневу: «...истина удивительная, трезвость, спокойствие. Автора
почти нигде не видишь. Перед тобою не куклы на проволоке, действующие по манию
закулисного фокусника»1. «Борис Годунов» — трагедия, проникнутая одновременно
духом политической злободневности и верностью изображаемой эпохе. Раскрывая
историческую обреченность антинародной власти, Пушкин одновременно показал
глубокую противоречивость в позиции народа, сложно сочетающей силу и слабость.
Судьбы всех политических сил определяются «мнением народным». Однако
политическое сознание народа не поднимается выше осуждения «царя-Ирода» и противопоставления
ему «младенца убиенного». На деле новый царь также оказывается убийцей. Народ в
ужасе отшатывается от него. Круг замыкается.
«Борис Годунов» был драмой-исследованием. Среди пушкинских представлений об
идеале поэтической личности появился новый оттенок: поэт-мыслитель,
поэт-ученый, как Карамзин, и одновременно поэт, «не мудрствующий лукаво»,
простодушным чувством истины и морали сближающийся с «мнением народным», как
летописец. Соединение этих позиций Пушкин называл «взглядом Шекспира».
Общее изменение тональности жизни сказалось в стиле пушкинского досуга. Никогда
еще одиночество не занимало в его жизни такого места: одинокие прогулки верхом,
игра с самим собой на бильярде «в два шара», чтение. Общество Пушкина в этот
период почти исключительно составляет многочисленное семейство соседней
тригорской помещицы Прасковьи Александровны Осиповой. Самой Осиповой еще лишь
сорок с небольшим лет. Это умная, прекрасно образованная женщина из культурной
дворянской семьи. Отец ее, А. Вындомский, сотрудник журнала «Беседующий
гражданин», знавший лично Новикова и Радищева, был масоном, в Тригорском
хранились еще его книги, а возможно, и бумаги. Осипова, владея иностранными
языками,
________________________
1 Цит. по: Пушкин А. С. Полн. собр. [Л.], [1935]. Т. 7. С. 421.
106
следила за литературой. В библиотеку Тригорского попадали не только русские, но
и европейские книжные новинки. Дом был полон молодежи: Осипова от первого брака
с Н. И. Вульфом имела троих сыновей, из которых старший, Алексей, сделался близким
приятелем Пушкина, и двоих дочерей, Анну и Евпраксию. Старшая, Анна, была лишь
на полгода моложе Пушкина, вторая была моложе его на десять лет: ей в 1824 г. осенью минуло
пятнадцать лет. Кроме того, от второго брака у нее были две дочери в возрасте
четырех и одного года. Сверх того, в доме воспитывалась также падчерица
Осиповой Александра, которой было девятнадцать лет. Алексей Вульф, студент
Дерптского университета, приезжал домой со своим товарищем — молодым поэтом Н.
М. Языковым, тоже дерптским студентом. Со всем этим шумным и молодым семейством
у Пушкина завязались тесные отношения: с Прасковьей Александровной его связала
на всю жизнь теплая дружба, барышням он посвящал стихи, двумя из них — Анной и
Александрой — даже был по очереди увлечен, с Евпраксией мерялся поясами — чья
талия стройнее — и хвалил приготовленную ею для дружеских пирушек жженку. Сюда
же, в Тригорское, приезжала знакомая Пушкину еще по Петербургу племянница П. А.
Осиповой, двадцатичетырехлетняя Анна Петровна Керн. Красавицу Керн (в
девичестве Полторацкую) шестнадцати лет выдали замуж за пожилого генерала. К
моменту приезда в Тригорское она уже разошлась с мужем и пережила несколько
сердечных увлечений. В Тригорском — Михайловском у нее произошел бурный, хотя и
кратковременный роман с Пушкиным. История этого романа весьма показательна для
того, как в это время преломлялось общее становление личности Пушкина в зеркале
его любовных переживаний.
А. П. Керн в жизни была не только красивая, но и милая, добрая женщина с
несчастливой судьбой. Ее подлинным призванием должна была стать тихая семейная
жизнь, чего она, в конце концов, и добилась, выйдя, уже после сорока лет,
вторично и весьма счастливо замуж. Но в тот момент, когда она в Тригорском
встретилась с Пушкиным, это — женщина, оставившая своего мужа и пользующаяся
довольно двусмысленной репутацией. Пушкин полюбил ее. Однако любовное поведение
Пушкина еще цепко держалось за те формы условной позы, которые в других сферах
жизни были им уже отброшены ради простого самовыражения личности. Именно
потому, что любовные отношения между людьми — область слишком ответственная, в
которой самые незначительные оттенки выражения получают серьезное значение,
здесь особенно удобны и держатся дольше привычные, готовые, ритуализованные
формулы и стилистические штампы.
Искреннее чувство Пушкина к А. П. Керн, когда его надо было выразить на бумаге,
характерно трансформировалось в соответствии с условными формулами
любовно-поэтического ритуала. Будучи выражено в стихах, оно подчинилось законам
романтической лирики и превратило А. П. Керн в «гений чистой красоты»1. Между
тем в письмах к самой Керн он жаловался:
________________________
1 То, что Пушкин воспользовался здесь цитатой из стихотворений Жуковского «Я
Музу юную, бывало...» и «Лалла Рук»: «Ах! не с нами обитает / Гений чистой
107
«Отчего вы не наивны?» (XIII, 214 и 546). «...Вы не умеете или (что еще хуже)
не хотите щадить людей. Хорошенькая женщина, конечно, себе хозяйка (зд. во
французском тексте непереводимая игра слов: «себе хозяйка» одновременно
означает и «любовница». — Ю. Л.) вольна быть любовницей. Боже мой, я не
собираюсь читать вам поучения, но все же следует уважать мужа — иначе никто не
захочет состоять в мужьях. Не принижайте слишком это ремесло, оно необходимо на
свете» (XIII, 212 и 545).
В письме к А. Н. Вульфу, которого он притворно ревновал к А. П. Керн, Пушкин
принимает совсем другой, искусственно грубый тон, характерный для «мужской»
переписки тех лет, именуя Керн «Вавилонской блудницей» (XIII, 275). Даже в
одном и том же письме к Керн он предлагает ей на выбор два варианта возможной
встречи (а встречи он жаждет!): романтический и прозаический. Он пишет: «Если
ваш супруг очень вам надоел, бросьте его, но знаете как? Вы оставляете там все
семейство, берете почтовых лошадей на Остров (А. П. Керн находилась в Риге. —
Ю. Л.) и приезжаете... куда? в Тригорское? вовсе нет: в Михайловское! Вот
великолепный проект, который уже с четверть часа дразнит мое воображение. Вы
представляете себе, как я был бы счастлив? Вы скажете: „А огласка, а скандал?"
Чорт возьми! Когда бросают мужа, это уже полный скандал, дальнейшее ничего не
значит или значит очень мало. Согласитесь, что мой проект романтичен! —
Сходство характеров, ненависть к преградам, сильно развитый орган полета».
В письме Пушкин нашел более яркую и индивидуальную, чем в стихах, формулу для
того, что связывало его с Керн: «.Ненависть к преградам, сильно развитый орган
полета». Далее идет уже шутливое развитие романтического сюжета о том, как Керн
порвет с тетушкой, будет тайком встречаться с тригорской кузиной, и проч. Тут
же другой, прозаический тон: «Поговорим серьезно, т. е. хладнокровно: увижу ли
я вас снова?» (XIII, 213—214 и 546).
Во всем этом много от игры, окрашивающей вообще отношение Пушкина к
обитательницам Тригорского. Время простого, свободного от литературности
выражения своего чувства к женщине для Пушкина еще не пришло. Но есть здесь и
нечто неизмеримо более серьезное. Пушкинская личность столь богата, что
переживания ее не могут выразиться только в какой-либо одной жанрово-стилистической
плоскости. Он одновременно живет не одной, а многими жизнями: его Керн — «гений
чистой красоты», и «одна прелесть», и «милая, божественная», и «мерзкая», и
«вавилонская блудница», и женщина, имеющая «орган полета», — все верно и все
выражает истинные чувства Пушкина. Такое богатство переживаний могло
существовать лишь при взгляде на жизнь, перенесенном из опыта работы над
страницей поэтической рукописи. В жизни совершенный поступок отсекает все
нереализованные альтернативы: совершив одно, нельзя уже одновременно с ним
совершить нечто противоположное. Поступок отнимает свободу выбора. В работе над
рукописью можно, не зачеркивая одного варианта, разрабатывать другой, можно
вернуться к отброшенному и восстановить его, можно, совершив выбор, одновременно
пародировать его на том же листе бумаги. Это придает жизни поэтического
воображения большую полноту и свободу, чем реальная жизнь. Пушкин не мог
примириться ни с какой несвободой и переносил в Предыдущая Следующая
|