Предыдущая Следующая
Образование и служба дворян.
В записке
«О народном воспитании», составленной в 1826 г., П писал: «В России домашнее воспитание
есть самое недостаточное, самое безнравственное; ребенок окружен одними
холопями, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает
никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной
чести. Воспитание его ограничивается изучением двух или трех иностранных языков
и начальным основанием всех наук, преподаваемых каким-нибудь нанятым учителем»
(XI, 44).
Характерной фигурой домашнего воспитания был француз-гувернер. В наброске
«Русский Пелам» П дал картину такого образования: «Отец конечно меня любил, но
вовсе обо мне не беспокоился и оставил меня на попечение французов, которых
беспрестанно принимали и отпускали. Первый мой гувернер оказался пьяницей;
второй, человек не глупый и не без сведений, имел такой бешеный нрав, что
однажды чуть не убил меня поленом за то,
495
что пролил я чернила на его жилет; третий, проживший у нас целый год, был
сумасшедший, и в доме тогда только догадались о том, когда пришел он жаловаться
Анне Петровне на меня и на Мишеньку за то, что мы подговорили клопов со всего
дому не давать ему покою, и что сверх того чертенок повадился вить гнезда в его
колпаке» (VIII, 416).
Русский язык, словесность и историю, а также танцы, верховую езду и фехтование
преподавали специальные учителя, которых приглашали «по билетам» (ср.: «Берем
же побродяг, и в дом и по билетам» — «Горе от ума», д. I, явл. 4). Учитель
сменял гувернера. Так, для происходившего из дворянской семьи среднего достатка
Ф. Я. Мирковича, когда ему исполнилось 5 лет, родители взяли француза-гувернера
Бальзо. «Бальзо смотрел попечительно и старательно за мною и братом, учил нас
французскому языку, который тогда я знал тверже родного». Однако, когда
Мирковичу исполнилось 13 лет, ему взяли профессионального учителя: «Будри был
родом швейцарец, выписанный в царствование Екатерины князем Салтыковым для
воспитания его сына. Окончив оное, Будри женился на русской и остался в России.
Он был родной брат кровожадного Марата...» (Миркович. С. 9, 14). Этот де Будри
позднее был преподавателем у Я в Лицее.
Француз-гувернер и француз-учитель редко серьезно относились к своим
педагогическим обязанностям. Такие люди, как Жильбер Ромм (известный математик,
якобинец, воспитатель П. А. Строганова), де Будри, лингвист Модрю (несмотря на
резкую и справедливую критику его русской грамматики Карамзиным), были
редкостью. Не только русская сатирическая литература, но и свидетельства самих
французов, посещавших Россию в конце XVIII — начале XIX в., изобилуют
анекдотическими сообщениями. Тут рассказы и о французе, который преподавал
французскую грамматику, но, будучи подвергнут сам профессиональному экзамену,
на вопрос о наклонениях (по-французски «mode») французских глаголов отвечал,
что давно покинул Париж, а моды там постоянно меняются, и о том, как
французский посол в 1770 г.
узнал в Петербурге в одном учителе своего бывшего кучера, а начальник
кадетского корпуса Ангальт — бывшего барабанщика своего полка, которого он
лично приговорил к телесному наказанию.
Если в XVIII в. (до французской революции 1789 г.) претендентами на
учительские места в России были, главным образом, мелкие жулики и авантюристы,
актеры, парикмахеры, беглые солдаты и просто люди неопределенных занятий, то
после революции за границами Франции оказались тысячи аристократов-эмигрантов и
в России возник новый тип учителя-француза. Характерный его портрет рисует в
своих мемуарах Ф. Ф. Вигель: «...наш гувернер, шевалье де-Ролен-де-Бельвиль,
французский подполковник, человек лет сорока. Не слишком молодой, умный и
весьма осторожный, сей повеса старался со всеми быть любезен и умел всем
нравиться, старым и молодым, господам и даже слугам. Обхождение его со мною с
самой первой минуты меня пленило <...> Об отечестве своем говорил как все
французы, без чувства, но с хвастовством, и с состраданием, более чем с
презрением, о нашем варварстве. Мало-помалу приучил он меня видеть во Франции
прекраснейшую из земель, вечно озаренную блеском солнца и ума, а в ее жителях
избранный
496
народ, над всеми другими поставленный. Революционеры, новые титаны, по словам
его, только временно овладели сим Олимпом, но подобно им, будут низвергнуты в
бездну. При слове религия он с улыбкой потуплял глаза, не позволяя себе однако
же ничего против нее говорить; как средством, видно, по мнению его,
пренебрегать ею было нельзя <...> Посреди сих разговоров вдруг начал он
заводить со мною нескромные речи и рассказывать самые непристойные, даже
отвратительные анекдоты <...> Он был высок и сухощав, имел самые
маленькие серые сверкающие глаза и огромный нос, который, описывая правильную
дугу, составлял четверть круга. Он был чрезвычайно опрятен и никогда не покидал
крестика святого Лазаря, который доставляли не заслуги, а доказательства
старинного дворянства» (Вигель. Т. 1. С. 81—82). Если прибавить, что именно
этот шевалье развил в Вигеле противоестественные наклонности, картина получится
достаточно выразительная. Известен случай, когда появившийся в России беглый
каторжник-француз, демонстрируя бурбонский герб на своем плече (уголовным
преступникам в дореволюционной Франции палач выжигал на плече клеймо —
королевскую лилию), уверял русских помещиков, что этим знаком отметили себя
принцы крови, чтобы узнавать друг друга в эмиграции. Мнимому принцу воздавались
доверчивыми провинциалами королевские почести, и он чуть было не женился на
дочери своего гостеприимного хозяина (Pingaud L. Les francais en Russie et les
russes en France. Paris, 1886. P. 89).
Альтернативой домашнему воспитанию, дорогому и малоудовлетворительному, были
частные пансионы и государственные училища. Частные пансионы, как и уроки
домашних учителей, не имели ни общей программы, ни каких-либо единых
требований. На одном полюсе здесь стояли дорогостоящие и привилегированные
столичные пансионы, открытые для доступа лишь детям из аристократического
круга. Таков был, например, известный пансион аббата Николя. Вигель вспоминал:
«Тайный иезуит, аббат Николь, завел в Петербурге аристократический пансион. Он
объявил, что сыновья вельмож одни только в нем будут воспитываться; и сколько с
намерением затруднить вступление в него детям небогатых состояний, столько из
видов корысти положил неимоверную плату: ежегодно по 1500 рублей, нынешних
шесть тысяч» (Вигель. Т. 1. С. 91—92). В этом учебном заведении воспитывались
будущие декабристы М. Ф. Орлов и С. Г. Волконский, дети из аристократических
фамилий: Голицыны, Нарышкины, Меньшиковы, сюда же были отданы Александр и
Константин Бенкендорфы, сыновья подруги императрицы Марии Федоровны, лезшие из
кожи, чтобы попасть в аристократию. Из пансиона Николя вышли не только будущие
декабристы, но и будущий шеф корпуса жандармов. Наряду с эффектно составленной
учебной программой, иезуиты умело занимались пропагандой католицизма — многие из воспитанников в
будущем сделались католиками. Николь, который, «воспитывая русскую молодежь,
верил, что трудится также для Франции» (Pingaud. Ор. cit. P. 234), сумел
привлечь на свою сторону и русскую аристократию, находившуюся в значительной
мере под влиянием эмигрантов — сторонников «старого режима» (таких, как графиня
Головина), и молодых либералов из ближайшего окружения Александра I, и таких
завзятых врагов галломании,
497
как Растопчин, писавший ему: «Когда речь идет о гербах или качестве вина, я
охотно советуюсь с г.*** и г.***. Но, когда дело касается воспитания, я
обращаюсь к Вам, г. аббат. Надеюсь, что этим я доказал Вам, насколько я люблю
мое дитя» (Pingaud. Op. cit. P. 235). П многое знал о пансионе Николя. И не
только по разговорам современников — его самого в 1811 г. собирались поместить
в «Иезуитский коллегиум в Петербурге». В «Программе автобиографии» П записал:
«Меня везут в П<етер>Б<ург> Езуиты. Тургенев. Лицей» (XII, 308).
На другом полюсе находились плохо организованные провинциальные пансионы.
Представление о них дают воспоминания В. Н. Карпова о харьковских пансионах
начала XIX в.: «Пансион Якимова шел в параллель с пансионом для девиц. В этом
пансионе учились тихонько, не спеша, а между тем с успехом переходили из класса
в класс на радость родителям и на пользу отечеству. Но этот пансион недолго
существовал и был закрыт вследствие происшедшей в Основянском бору дуэли
надзирателя Фейерзена с учителем географии Филаткиным за красавицу жену Якимова
<...> Пансион „Немца" более других требует, чтобы на нем
остановиться. О „Немце" ходили тогда легенды, будто он был привезен
стариком Кузиным в Россию в качестве камердинера. По ходатайству Кузина он был
записан на русскую службу и, получивши первый чин, получил право на открытие пансиона <...> Это был
человек высокого роста, худой, с желтым лицом, раздражительный, суровый на вид,
с седыми, нависшими на глаза бровями и с весьма плохим мнением о русских детях.
Он их открыто называл наглецами и бездарными животными. „Die russischen Kinder
das ist etwas unmogliches, darum sie sind alle dummkopfig!" („русские дети
— это нечто невозможное, все они тупоголовые") — был его постоянный и
обыкновенный отзыв о всех русских детях. И вот этому лицу и было вручено
воспитание русского юношества. Бедное русское юношество!» (Карпов В. Н.
Воспоминания; Шипов Ник. История моей жизни. М.; Л., 1933. С. 148—149).
В значительно большем порядке находились государственные учебные заведения.
Большинство русских дворян по традиции готовили своих детей к военному поприщу.
По указу 21 марта 1805 г.
в обеих столицах и ряде провинциальных городов (Смоленске, Киеве, Воронеже и
др.) были открыты начальные военные училища в количестве «15 рот». В них
зачислялись дети «от 7 до 9-летнего возраста, которые, пробыв в училище 7 лет,
переводятся для довершения воспитания в высшие кадетские корпуса. Для окончания
военного воспитания благородное юношество поступает в два высшие кадетские
корпуса в Петербурге» (Яблочков М. Указ. соч. С. 603). Кроме двух — Первого и
Второго — петербургских кадетских корпусов, среднее военное образование молодые
люди могли получить в Пажеском корпусе, в так называемом Дворянском полку (в
будущем Константиновское военное училище), в Морском кадетском корпусе или в
Школе колонновожатых — учебном заведении для подготовки квалифицированных
штабных офицеров. Показательно, что из 456 лиц, внесенных в «Алфавит
декабристов» — список лиц, которые привлекались к следствию по делу
декабристов, составленный
498
для Николая I по инициативе Бенкендорфа, — 125 окончили военные заведения: 30
человек — Морской корпус, 28 — Пажеский (среди них — Пестель), 24 — Школу
колонновожатых (среди них — Н. В. Басаргин, Арт. 3. Муравьев, Н. А. Крюков, П.
А. Муханов и др.). Рылеев закончил Первый кадетский корпус.
Для получения первого офицерского чина не обязательно было иметь военное
образование: военные науки преподавались в ряде гражданских учебных заведений,
а некоторые из дворян брали домашние уроки или слушали частные лекции по
военным предметам. Студент из дворян по указу 3 ноября 1806 г. лишь три месяца
служил рядовым и три месяца подпрапорщиком, после чего получал офицерский чин.
Правда, в одном из самых первых своих указов (8 апреля 1801 г.) Александр I повелел
«неграмотных [дворян] принимать рядовыми».
Военное поприще представлялось настолько естественным для дворянина, что
отсутствие этой черты в биографии должно было иметь какое-либо специальное
объяснение: болезнь или физический недостаток, скупость родителей, не дававшую
определить сына в гвардию (в соединении с фамильным чванством, отвергавшим
слишком «низкую» карьеру армейского офицера), фамильные связи в дипломатическом
мире. Большинство штатских чиновников или не служащих дворян имели в своей
биографии хотя бы краткий период, когда они носили военный мундир. Достаточно
просмотреть список знакомых П, чтобы убедиться, что он был и в Петербурге после
Лицея, и в Кишиневе, и в Одессе окружен военными — среди его знакомых лишь
единицы никогда не носили мундира.
На таком фоне биография Онегина приобретала демонстративный оттенок,
ускользающий от внимания современного читателя. Показательно, что в образе
хронологически и типологически близкого к Онегину Чацкого угадывалось недавнее
военное прошлое («Не в прошлом ли году, в конце, / В полку тебя я знал?» — д.
III, явл. 6). Письмо П А. А. Бестужеву, в котором о Молчалине сказано:
«Штатский трус в большом свете между Чацким и Скалозубом мог быть очень
забавен», — показывает, что понятие «штатский» соединялось для автора ЕО с
Молчалиным, но не с Чацким (см. ХШ, 138).
Характер образования был, как правило, связан с тем родом службы, для которой
родители предназначали своего сына. Штатская служба в престижном отношении
стояла значительно ниже военной. Однако в ее пределах имелись существенные
отличия с точки зрения ценности в глазах современников. К наиболее
«благородным» относили дипломатическую службу. Гоголь в «Невском проспекте»
иронически писал, что чиновники иностранной коллегии «отличаются благородством
своих занятий и привычек», и восклицал: «Боже, какие есть прекрасные должности
и службы! как они возвышают и услаждают душу!»
Штатскими высшими учебными заведениями были университеты. В начале XIX в. их
было в России пять: Московский, Дерптский, Виленский, Казанский и Харьковский.
При университетах имелись подготовительные училища — пансионы. Наиболее
известным был пансион при Московском университете,
499
в котором учились братья Тургеневы, Жуковский, Грибоедов и многие другие
знакомые П. Благородные пансионы (пансионы для дворянских детей) имелись и при
других учебных заведениях высшего типа: при Царскосельском лицее, Главном
педагогическом институте в Петербурге.
При вступлении в службу такие же права, как и университеты, давали лицеи:
Демидовский в Ярославле (кандидаты — так именовались окончившие лицей с
отличием — вступали в службу чиновниками 12-го класса, а остальные студенты —
14-го). Царскосельский (окончившие вступали в службу с чинами «от 14-го класса
до 9-го», «смотря по успехам»), а позже — Нежинский и Ришельевский (в Одессе).
По указу 1817 г.
ученики Петербургской гимназии получили право вступать в службу в чине 14-го класса.
Герой пушкинского романа получил только домашнее образование. Следует
подчеркнуть, что отношение П к такому воспитанию было резко отрицательным. В
записке для Николая I в 1826
г. поэт писал категорически: «Нечего колебаться: во что
бы то ни стало должно подавить воспитание частное» (XI, 44).
Онегин, как уже было сказано, никогда не носил военного мундира, что выделяло
его из числа сверстников, встретивших 1812 г. в возрасте 16—17 лет. Но то, что он
вообще никогда нигде не служил, не имел никакого, даже самого низшего чина,
решительно делало Онегина белой вороной в кругу современников1.
Манифестом Петра III от 18 февраля 1762 г. дворянство было освобождено от
обязательной службы. Правительство Екатерины II пыталось указом от 11 февраля 1763 г. приостановить
действие манифеста и сделать службу вновь обязательной. Указ 1774 г. подтвердил
обязательность военной службы для дворянских недорослей. Однако Жалованная
дворянству грамота 1785 г.
вновь вернула дворянам «вольность» служить и оставлять службу — как
гражданскую, так и военную — по своему произволу.
Таким образом, не служащий дворянин формально не нарушал законов империи.
Однако его положение в обществе было совершенно особым. Сатирическая литература
и публицистика XVIII в. создали традицию отождествления государственной службы
и общественного служения. Появилась условная маска не служащего петиметра,
тунеядца и эгоиста. Еще И. Т. Посошков иронизировал по поводу дворян, которые
«в службу написаны и ни на какой службе не бывали», «домососедям своим страшен
яко лев, а на службе хуже козы» (Посошков И. Т. Книга о скудости и богатстве и
другие сочинения. М., 1951. С. 98, 94—95).
________________________
1 Л. Н. Киселева, проверившая биографии всех современников П, родившихся в
интервале между 1794 и 1798 гг., по справочнику Л. А. Черейского «Пушкин и его
окружение» (всего 137 биографии, охватывающих круг реальных жизненных
наблюдений автора ЕО), установила, что среди них нет ни одного человека,
который бы никогда не служил и не имел никакого чина. Подавляющее большинство
из них учились в различных учебных заведениях, а не ограничивались только
домашним образованием. Пользуюсь случаем поблагодарить Л. Н. Киселеву, любезно
поделившуюся со мной результатами своих разысканий. Предыдущая Следующая
|