Я объявлял войну бурлящему прибою

И преклонял главу пред силой роковою

Не больше, чем скала под натиском волны;

Я не из тех, кому предчувствия страшны,

Кто, полны ужаса пред смертью беспощадной,

Боятся глянуть в пасть пещеры непроглядной;

Когда в меня бросал презрительный тиран

Гром гнева черного и молнии таран,

И я метал свой стих в зловещих проходимцев,

Я королей клеймил и подлых их любимцев.

Ложь всех религий, всех идеологий ложь,

Трон императора и эшафота нож,

И меч наемника, и скиптр самодержавия —

Все это делал я добычею бесславья,

И каждый великан — будь то король иль князь

Мной не единожды ниспровергался в грязь!

Со всем, чему кадят, пред чем склоняют выи,

Со всеми, кто в миру вершит судьбы мирские,

Я дрался сорок лет, с опасностью шутя!

И кто же, кто теперь меня сразил? — Дитя!

Побежденный победитель (лат.).

180

ОТКРЫТЫЕ ОКНА

УТРО. СКВОЗЬ ДРЕМУ

Голоса... Голоса... Свет сквозь веки... Гудит в переулке

На соборе Петра затрезвонивший колокол гулкий.

Крик веселых купальщиков: «Здесь?» — «Да ие медли,

живей!»

Щебетание птиц, щебетание Жанны моей. Оклик Жоржа. И всклик петуха во дворе. И по

крыше —

Раздражающий скреб. Конский топот — то громче, то

тише.

Свист косы. Подстригают газон у меня под окном. Стуки. Грохот тяжелых шагов по железу, как гром. Шум портовый. Шипенье машин паровых. Визг

лебедки.

Музыка полковая. Рывками. Сквозь музыку — четкий Шаг солдат. Голоса. Два француза*. Смеющийся бас: «Добрый день!» Я заспался, как видно. Который же

час?

Красиошейка моя заливается. На наковальне Молотков перебранка из кузин доносится дальней. Плеск воды. Пароход иа ходу задыхается, споря С необъятною гладью, с могучим дыханием моря.

181

РАЗБИТАЯ ВАЗА

О иебо! Мой Китай в осколках иа полу!

Мерцанье озера сквозь лиственную мглу

Не уподоблю я волшебной этой вазе —

С плодами, с птицами восторженных фантазий.

На солнце знойным днем оиа была луной

И, точно изнутри молочной белизной,

Лучилась, тонкая, таинствеиио чужая,