Бросают молния — одну, потом другую.

И снова ночь, — но вот почуяли они

Угрозу в тишине, в покое — западни.

Напрасно кружит враг — он лишь теряет время;

Они же — бдительны и сдержат вражье племя

Орудий, рыщущих вдали, сквозь плотный мрак.

Париж — могильный склеп, темница, бивуак,

Средь мира темного безмерно одинокий,

Стоит, как часовой, покуда сон глубокий

Его не свалит с ног. Покой объем лет всех —

Мужчин, детей н жен. Стихают* плач и смех,

Стнхают площади, мосты, колеса, топот

И сотни сотен крыш, откуда сонный шепот

Исходит — голоса надежды, что твердят

О вере, голода, который говорит

О смерти. Смолкло все. О, .сны! О, души спящих!

Тишь, забытье... Но их не усыпить, грозящих.

И вот внезапно ты очнулся... Страх и дрожь...

Прислушался едва дыша — и узнаешь

Густой, глубокий гул, как будто стонут горы;

Селенья вздрогнули, внимает мрачный город,

168

И вот на первый гром ответствует второй — Безжалостный в своей угрюмости, глухой, И новые во тьме раскаты возникают, И громы тяжкие друг друга окликают. Форты! В густых зыбях полночной темноты Отчетливы для них зловещие черты: Они заметили орудий очертанья, Заметили в лесу, чье мертвое молчанье Нарушил птиц ночных встревоженный полет, Передвижение чужих полков н рот, Огни в кустарниках — как волчьи злые очи...

Вы славно лаете, форты, во мраке ночи!

НОЧЬ В БРЮССЕЛЕ*

К невзгодам будничным привыкнуть должен я.

Вот, например, вчера пришли убить меня.

А все из-за моих нелепейших расчетов

На право и закон! Несчастных идиотов

Толпа в глухой ночи на мой напала дом.

Деревья дрогнули, стоявшие кругом,

А люди — хоть бы что. Мы стали подниматься

Наверх с большим трудом. Как было не бояться

За Жанну? * Сильный жар в тот вечер был у ней.

Четыре женщины, я, двое малышей —

Той грозной крепости мы были гарнизоном.

Никто не приходил на помощь осажденным.

Полиция была, конечно, далеко;

Бандитам — как в лесу, вольготно н легко.

Вот черепок летит, порезал руку Жанне.

«Эй, лестницу! Бревно! Живей, мы их достанем!»