И человек, чей стон не знает облегченья, В наш век, где надо всем смеется зло мудрец, Чуть утвердится что, сейчас спешит сомненье Осадком пагубным осесть на дно сердец, —

И эти голоса, грозя иль обещая, Сливаются в напев, что в муках родовых Поет эпоха нам, во мгле приготовляя Иль мертвецам гробы, иль зыбку для живых.

Восток, восток, восток! Что видно там, поэты? Туда направьте мысль, туда вперите взор! И слышим мы в ответ: «Там близок час рассвета, Бледнеет небо там н рдеют гребня гор».

Но странен этот свет над полосою горной. Безмолвен горизонт, белеющий слегка. Так далеко в вочн сверкает пламень горна, Хоть не слышны еще удары молотка.

Но нам неведомо, действительно лн это Сияньем солнечным лучи зари горят, Иль то, что в этот час таинственного света Восходом кажется, — быть может, то закат?

78

За утро, может быть, мы вечер принимаем? И солнце дивное, горящее светло, Которого мы ждем над позлащенным краем. То солнце, может быть, наоборот, зашло?

Как! Неужели же заря не очевидна? Тревожней, что ни миг, биенне сердец. Уже не видно нам или еще ие видно? Что ж это, небеса, — начало иль конец?

Всю землю в сумерках томленье охватило. Мнр, для которого в пространствах неземных Блестит от нас нль к нам идущее светило, Тот мнр закрыл глаза нль открывает их?

Быть может, голоса, встающие без счета, Смущающие нас повсюду на пути, — То крыльев веянье, раскрытых для отлета? Быть может, в этот мнг земля кричит: «Прости!»

Быть может, этот звук, что льется, слух лаская, Как лютнн нежный звон, как вздоха легкий след, То песня нового, проснувшегося рая? Быть может, в этот мнг земля кричит: «Привет!»

Вот дрогнула лнства: от счастья иль печаля? Вот щелкнул соловей: смеется ль, плачет он? Вот океан шумят: то радость лн, тоска ли? Вот голоса людей: то песня или стон?

В туманных сумерках никто ие видит цели. Вот на скамье, склонясь над книгой древних лет, Священник, старенький и грустный, еле-еле Читает по складам божественный завет.