19

Лирике Виктора Гюго трудно найти соответствие в русской литературной традиции. Последним всецело риторическим поэтом в нашей словесности (если, разумеется, говорить о талантах первого ряда) был, вероятно, Державин, иоои был человеком другой культурной эпохи, его стихи принадлежат к классической риторической поэзии, еще не пережившей кризис при столкновении с эстетикой романтизма. В позднейшей русской поэзии некоторые черты творческой индивидуальности Гюго можно встретить лишь разрозненно у разных, в разной степени одаренных авторов. Так, по склонности к эффектной речи, по патетической, несколько взвинченной поэтической интонации ближе всех к Виктору Гюго окажется, по-видимому, Владимир Бенедиктов (он, кстати, стал и одним из первых русских переводчиков его лирики), по иапряжеиио-философскому, отчасти религиозному переживанию природы — Федор Тютчев, по тяге к экзотике и мифологии, по обширности и неравноценности творческого наследия — Валерий Брюсов. Если же взять такие черты лирики Гюго, как публицистичность в сочетании с искренней, хотя порой и не свободной от сентиментальности любовью к простому народу, то в поисках аналогий придется, наверное, обратиться уже к нашей современности, к творчеству Евгения Евтушенко... Поистине уникальной, не имеющей аналогов остается, однако, роль Гюго как реформатора риторической поэзии, сумевшего сделать эту обветшавшую и, казалось, исчерпавшую себя традицию источником живого и новаторского творчества. Из-за этой уникальности лирики Гюго осложняется задача как ее перевода, так и ее читательского восприятия. Эти стихи нелегко сопоставить с чем-либо уже знакомым, приходится делать как бы поправку на специфичность того строя мышления, который в них сказался. Но если читатель сделает такую поправку, его усилия не пропадут даром: ему откроется богатый и своеобычный художественный мир одного из крупнейших поэтов Франции, где можно найти, по сути, все те вопросы, которыми жила литература европейского романтизма.