В том же стихотворении с большим мастерством организовано художественное время. Изображенная поэтом сцена одновременно статична и динамична. Вооз спит, он еще не проснулся и не увидел свою будущую супругу, прилегшую у его ног на сельском гумне; но в тот же самый миг он во сне уже видит далекие последствия этого брака, видит своих будущих потомков — царя Давида и Иисуса Христа. Так неподвижная, казалось бы, сцена получает грандиозный временной разворот, наполняясь острым переживанием хода всемирной истории.

Разумеется, переживание это имеет причудливую, мистическую

16

форму. Выше уже было сказано, что в рамках риторического мышления история вообще закономерно претворяется в легенду; и отнюдь не случайно, что цикл историко-эпических поэм Гюго, к которым относится и «Спящий Вооз», озаглавлен автором «Легенда веков». Важно, однако, что для Гюго такая легендарная история все же движется, развивается по своим неумолимым законам, пусть в основе их и не сцепление и взаимодействие реальных событий, а абстрактно понятая извечная борьба этических начал — добра и зла, благородства и подлости. В своем ощущении неуклонного хода истории Гюго был подлинным романтиком, сохранив его с молодых лет, когда знаменем французского романтизма был культ средневековой старины, до поздних произведений с их попытками грандиозных историко-философских обобщений. История в представлении поэта катастрофична, она безжалостно уничтожает целые миры («Во мраке»), однако сквозь все потрясения проступает ее высший смысл — осуществление справедливости.

Гюго верил в прогресс. Это понятие, возникшее в философии Просвещения, было в дальнейшем, в XIX веке, сильно опошлено идеологами победившей буржуазии: под прогрессом стали понимать простое совершенствование технических орудий цивилизации, приращение материальных богатств (оставляя в стороне вопрос о том, как эти богатства используются, кому принадлежат). Иначе мыслит Гюго — для него суть прогресса в духовном развитии общества, во все большем утверждении гуманности, достоинства человека: